Неточные совпадения
Теперь у нас подлецов не бывает, есть люди благонамеренные, приятные, а таких, которые бы
на всеобщий позор выставили свою физиогномию под публичную оплеуху, отыщется разве каких-нибудь два, три человека, да и те уже
говорят теперь о добродетели.
О ревности своей
говорил он горячо и обширно и хоть и внутренно стыдясь того, что выставляет свои интимнейшие чувства, так сказать,
на «
всеобщий позор», но видимо пересиливал стыд, чтобы быть правдивым.
Ему тяжело было смотреть
на «страм», как
говорил он про
всеобщую гулянку арестантов.
«Мы разоряемся, —
говорит Frederic Passy в записке, читанной
на последнем конгрессе (1890 г.)
всеобщего мира в Лондоне, — мы разоряемся для того, чтобы иметь возможность принимать участие в безумных бойнях будущего, или для того, чтобы платить проценты долгов, оставленных нам безумными и преступными бойнями прошедшего. Мы умираем с голода для того, чтобы иметь возможность убивать».
— Что мне беспокоиться? — воскликнул Кожемякин, чувствуя себя задетым этим неодобрительным шёпотом. — Неправда всё! Что мне моё сословие? Я живу один,
на всеобщем подозрении и
на смеху, это — всем известно. Я про то
говорил, что коли принимать — все люди равны, стало быть все равно виноваты и суд должен быть равный всем, — вот что я
говорю! И ежели утверждают, что даже вор крадёт по нужде, так торговое сословие — того больше…
— Натурально, поздно! Но тут-то и надо работать, чтоб этого не было. Для чего ж я и прошу вашего содействия? Одному мне трудно, а вдвоем мы уладим дело и настоим, чтоб Егор Ильич не делал предложения. Надобно помешать всеми силами, пожалуй, в крайнем случае, поколотить Фому Фомича и тем отвлечь
всеобщее внимание, так что им будет не до свадьбы. Разумеется, это только в крайнем случае; я
говорю для примера. В этом-то я
на вас и надеюсь.
Дело это вышло из того, что Марье Николаевне, которая не уставала втирать своих братьев во
всеобщее расположение и щеголять их образованностью и талантами, пришло
на мысль просить Ольгу Федотовну, чтобы та в свою очередь как-нибудь обиняком подбила бабушку еще раз позвать к себе богослова и
поговорить с ним по-французски.
Обломов тоже мечтал в молодости «служить, пока станет сил, потому что России нужны руки и головы для разработывания неистощимых источников…» Да и теперь он «не чужд
всеобщих человеческих скорбей, ему доступны наслаждения высоких помыслов», и хотя он не рыщет по свету за исполинским делом, но все-таки мечтает о всемирной деятельности, все-таки с презрением смотрит
на чернорабочих и с жаром
говорит...
Гегель (под фирмою которого идут все нелепости формалистов нашего времени, так, как под фирмой Фарина продается одеколон, делаемый
на всех точках нашей планеты) вот как
говорит о формализме [«Phenomenologie», Vorrede.]: «Нынче главный труд состоит не в том, чтоб очистить от чувственной непосредственности лицо и развить его в мыслящую сущность, но более в противоположном, в одействотворении
всеобщего чрез снятие отверделых, определенных мыслей.
Дальнейший разговор их я не передаю, потому что он был бессвязен и пуст, как разговоры всех молодых людей, которым нечего делать. И в самом деле, скажите, об чем могут
говорить молодые люди? запас новостей скоро истощается, в политику благоразумие мешает пускаться, об службе и так слишком много толкуют
на службе, а женщины в наш варварский век утратили вполовину прежнее
всеобщее свое влияние. Влюбиться кажется уже стыдно,
говорить об этом смешно.
— Вам нужно пожить зиму в городе — там ваша красота обратит
на вас
всеобщее внимание, и вы скоро найдёте то, что хотите… Потому что многие и сильно пожелают назвать вас своей женой, — задумчиво, негромко и медленно
говорил он.
Еще друзья и ближние останавливались
на площади и
на улицах
говорить между собою, но скоро настала
всеобщая тишина, подобно как
на море после бури, и самые огни в домах (где жены новогородские с беспокойным любопытством ожидали отцов, супругов и детей) один за другим погасли.
Я не
говорю уже об аугсбургской газете,
на нее я с самого начала смотрел не как
на суетный дневник всякой всячины, а как
на всеобщий бюллетень разных богоугодных заведений для несчастных, страждущих душевными болезнями.
Мы не станем
говорить, что способствовало такому изменению в читающей публике, и даже согласимся, пожалуй, что
на первый раз это
всеобщее разнуздание литературных суждений произвело страшный сумбур: всякий порет дичь, какая только ему придет в голову.
Вами овладевает беспокойство; но фарсёр сохраняет всю свою серьезность и продолжает уверять, что вы больны, что лицо ваше обращает
на себя
всеобщее внимание… Он доволен тогда только, когда лицо ваше, действительно, бледнеет от смущения и внутренней тревоги. Фарсёр умышленно толкает вас
на улице, и
говорит, прикидываясь раздраженным...
И ни словечка ни с кем не вымолвил он
на обратном пути в Комаров. Когда расселись по повозкам, мать Аркадия вздумала было завести с ним разговор про Китежского «Летописца», но Василий Борисыч сказал, что он обдумывает, как и что ему в Петров день
на собранье
говорить… Замолчала Аркадия, не взглядывала даже
на спутника. «Пусть его, батюшка, думает, пусть его сбирается с мыслями
всеобщего ради умирения древлеправославных христиан!..»
В последние годы
всеобщее внимание обратил
на себя французский мыслитель Анри Бергсон. Много у него спорного, со многим трудно согласиться. Но ряд основных его положений имеет значение огромной важности. Всякий думающий, вслушивающийся в себя человек давно уже смутно чувствовал то, что
говорит Бергсон. Ярко, ясно и глубоко чувствовал это Лев Толстой.
— Соглядатаи, вы
говорите, Сергей Павлович?.. Нет, настоящего надзора не было. Так, больше для проформы. Но обыватели — лютые. Какая-то хлесткая корреспонденция явилась в одном московском листке с обнажением разных провинностей и шалушек. Поднялся гвалт
на весь уезд… Корреспонденция без подписи. Кто сочинял? Известно кто — штрафной студент. И начался
всеобщий дозор… Даже до курьезов доходило! Мне-то с пола-горя; а матушке было довольно-таки неприятно.
Несмотря
на его офицерские эполеты, он не достиг ещё гражданского совершеннолетия — ему нет двадцати одного года, но вместе с тем всестороннее образование его прямо поразительно — он не только свободно
говорит и читает
на трёх языках: французском, немецком и английском, но успел прочесть
на них очень много, знаком с русской и иностранной литературой, со
всеобщей историей, философскими учениями и естественными науками, увлекается химией, физикой и оккультными знаниями, ища между ними связи, в существовании которой он убеждён.
Творчество этой эпохи по существу направлено
на последнее, а не
на предпоследнее, все ее достижения должны уже быть не символическими, а реалистическими, не культурными только, а бытийственными [Очень интересно
говорит о культуре Н. Ф. Федоров: «Если объединение живущих для
всеобщего воскрешения не совершается сознательно, то объединение сынов превращается в цивилизацию, в чуждость, враждебность, в разрушение, а вместо воскрешения является культура, т. е. перерождение, вырождение и наконец вымирание» («Философия общего дела», с. 142–143).
Что же касается Виктора Аркадьевича, то, видя себя предметом внимания и
всеобщего уважения, будучи с особенной любезностью принимаем в богатых и почтенных семействах, где были взрослые дочери,
на руку которых он был, видимо, желательным претендентом, он поневоле стал страдать некоторою дозою самомнения и часто
говорил себе, что князь Облонский не мог считать его недостойным дать свое имя его дочери.
Принося всем и каждому посильные услуги и втираясь, без всяких подобострастных искательств, во
всеобщее расположение, Константин Ионыч никогда не жаловался
на свою судьбу и даже никогда ни слова никому не
говорил о своих сиротках. Разве когда кто сам его о них спрашивал: «Ну как, Константин Ионыч, твои дети?» — то только в таких случаях Пизонский отвечал: «А живут, девушка, растут помаленьку».
И вдруг так все возненавидели Тению, что целый день вопияли вокруг Фалалея, а к темничным невольникам пристали и те, которые пришли навещать их, и
всеобщее неудовольствие
на Тению разнеслось по всему Аскалону. Особенно же проклинали Тению и Фалалея обедневшие через потопление его кораблей.
На другой день все эти купцы и производители колесниц и ковров пришли в темницу к Фалалею большою толпой и стали
говорить ему...
Принося всем и каждому посильные услуги и втираясь без всяких подобострастных искательств во
всеобщее расположение, Константин Ионыч никогда не жаловался
на свою судьбу и даже никогда ни слова никому не
говорил о своих сиротках. Разве когда кто сам его о них спрашивал: «Ну, как, Константин Ионыч, твои дети?» — то только в таких случаях Пизонский отвечал: «А живут, моя девушка, помаленечку».
По возвращении домой после пира у правителя, где Нефора виделась и
говорила с епископом, она бросилась в постель, но, несмотря
на поздний час ночи, не могла заснуть: известие о том, что отвергшего ее художника Зенона нет в числе христиан, которые должны явиться передвигателями горы и подвергнуться, по всем вероятиям,
всеобщему посмеянию, поразило Нефору и отогнало от нее покой.